Чем дальше в историю уходит Великая Отечественная война, тем меньше знают о ней дети и внуки. Память - это то, что делает человека Человеком.
Всеволод Багрицкий (пал смертью храбрых) * * * Мне противно жить не раздеваясь, На гнилой соломе спать. И, замерзшим нищим подавая, Надоевший голод забывать.
Коченея, прятаться от ветра, Вспоминать погибших имена, Из дому не получать ответа, Барахло на черный хлеб менять.
Дважды в день считать себя умершим, Путать планы, числа и пути, Ликовать, что жил на свете меньше Двадцати. 1941
Давайте будем здесь говорить о войне. О своих близких, знакомых, просто о том, что вы хотите напомнить или рассказать.
Светлана Алексиевич "У войны не женское лицо" ...Труднее всего было выдержать в первые дни, недели, месяцы на фронте, когда чувства и ощущения у человека остались еще прежние, из мирной жизни: еще страшно то, что страшно, еще ненормально то, что нормально. Выдержать надо было не кому-нибудь, а девочке, которую до войны мать еще баловала, жалела, считая ребенком. Этой девочке — ленинградка Софья Константиновна Дубнякова назовет ее «чертовой тургеневской барышней», вложив в это сравнение все противоречие между женским естеством и тем, что пришлось делать, пережить, увидеть на войне женщине, — надо было стать другим человеком, с другими эмоциями, другим слухом, зрением. Софья Константиновна Дубнякова, старший сержант, санинструктор: «Самые тяжелые ранения, сказали нам, в голову и в живот. И если бомбежка, обстрел, мы старались прятать живот и голову. Где-то возле разбитой машины подобрали подушку от сиденья и ею прикрывались. Голову прятали в колени… Я до сих пор помню своего первого раненого. Лицо помню… У него был открытый перелом средней трети бедра. Представляете, торчит кость, осколочное ранение, все вывернуто. Я знала теоретически, что делать, но когда я к нему подползла и вот это увидела, мне стало плохо, меня затошнило. И вдруг слышу: „Сестричка, попей водички…“. Это мне это раненый говорит. Я эту картину помню как сейчас. Как он это сказал, я опомнилась: „Ах, — думаю, чертова тургеневская барышня! Раненый человек погибает, а ее, нежное создание, затошнило…“. Я развернула индивидуальный пакет, закрыла им рану, и мне стало легче, и оказала, как надо, помощь. Смотрю теперь фильмы о войне: медсестра на передовой, она идет аккуратненькая, чистенькая, не в ватных брюках, а в юбочке, у нее пилоточка на хохолке… Ну, неправда!.. Разве мы могли вытащить раненого вот такие. Не очень-то в юбочке наползаешь, когда одни мужчины вокруг. А по правде сказать, юбки нам в конце войны только выдали, как нарядные. Тогда же мы получили и трикотаж нижний вместо мужского белья. Не знали, куда деваться от счастья. Гимнастерки расстегивали, чтобы видно было…»
Светлана Алексиевич "Последние свидетели. Соло для детского голоса"
„…еще лопатками похлопали, чтобы было красиво“ Леонид Шакинко – 12 лет. Сейчас – художник. Как нас расстреливали… Согнали к бригадирской хате… Всю деревню… Теплый день, трава теплая. Кто стоял, а кто сидел. Женщины в белых платках, дети босиком. На этом месте, куда нас согнали, всегда собирались в праздники. Пели песни. На зажинки, дожинки. И тоже – кто сидел, а кто стоял. Митинги там проводили. Теперь… Никто не плакал… Не говорил… Даже тогда это меня поразило. Читал, что обычно люди плачут, кричат, предчувствуя смерть – ни одной слезинки не помню. Даже слезиночки… Сейчас, когда я об этом вспоминаю, начинаю думать: может, я оглох в те минуты и ничего не слышал? Почему не было слез? Дети сбились в отдельную стайку, хотя никто нас не отделял от взрослых. Почему-то матери наши не держали нас возле себя. Почему? До сих пор не знаю. Обычно мы, мальчишки, мало с девчонками дружбу водили, принято было: девчонка – значит, надо отлупить, за косички потаскать. Тут все прижались друг к другу. Понимаете, даже собаки дворовые не лаяли. В нескольких шагах от нас поставили пулемет, возле него сели два эсэсовских солдата, о чем-то они стали спокойно разговаривать, шутили и даже рассмеялись. Мне запомнились именно такие детали… Подошел офицер молодой. И переводчик перевел: – Господин офицер приказывает назвать имена тех, кто держит связь с партизанами. Будете молчать, расстреляем всех. Люди как стояли или сидели, так и продолжали стоять и сидеть. – Три минуты – и вас расстреляют, – переводчик сказал и выбросил вверх три пальца. Теперь я смотрел все время на его руку. – Две минуты – и вас расстреляют… Жались теснее друг к другу, кто-то что-то кому-то говорил, но не словами, а движением руки, глазами. Я, например, ясно себе представлял, что нас расстреляют и нас больше не будет. – Последняя минута – и вам капут… Я видел, как солдат снял затвор, зарядил ленту и взял пулемет в руки. До кого было два метра, до кого – десять… Из тех, что стояли впереди, отсчитали четырнадцать человек. Дали им лопаты и приказали копать яму. А нас подогнали ближе, смотреть, как они копают… Копали они быстро-быстро… Летела пыль… Я помню, что яма была большая, глубокая, на полный человеческий рост. Такие ямы копают под дом, под фундамент. Расстреливали по три человека. Поставят у края ямы – и в упор. Остальные смотрят… Не помню, чтобы с детьми родители прощались или дети с родителями. Одна мать подняла подол платья и закрыла дочке глаза. Но даже маленькие дети не плакали… Расстреляли четырнадцать человек и стали закапывать яму А мы опять стояли и смотрели, как забрасывают землей, как утаптывают сапогами. А сверху еще лопатками похлопали, чтобы было красиво. Аккуратно. Понимаете, даже углы срезали, почистили. Один пожилой немец вытирал платком пот со лба, как будто он в поле работал. К нему подбежала маленькая собачка… Никто не мог понять – откуда? Чья она? Он ее погладил… Через двадцать дней разрешили убитых раскопать. Взять в семьи и похоронить. Вот тогда закричали бабы, заголосила вся деревня. Запричитала. Я много раз натягивал холст… Хотел это нарисовать… А получалось другое: деревья, трава…
Пусть небо будет голубым, Пусть в небе не клубится дым, Пусть пушки грозные молчат И пулеметы не строчат, Чтоб жили люди, города... Мир нужен на земле всегда!
Сообщение отредактировал света - Четверг, 06/05/2010, 20:11
Андрей, спасибо! Вспомнился мой геройский двоюродный дед (бабушкин брат) всю войну прошедший в разведке, полный кавалер орденов славы, который всегда вспоминал: "А как же за языком без 200 граммов (спирта) идти , дури-то нету, а выпил и нормально, приволок! Тяжелый физический труд на свежем воздухе скотинит и зверит человека. Неизвестный писатель-гуманист
А дед родной, о войне не вспоминал, провел он ее в штрафбате, (повязали перед самой войной) лагерь, а потом фронт, почти три года, пока не коммисовали по ранению (повезло крупно!!!) Но и без воспоминаний было ясно, что хлебнул через край! Тяжелый физический труд на свежем воздухе скотинит и зверит человека. Неизвестный писатель-гуманист
А мамин отец, всю жизнь переживал, что из-за национальности и фамилии (Тринклер) в действующие части не попал. (хотя до этого прошел всю финскую) Войну как отличный механник провел в танковом резерве. У бабушки долго хранился номер красной звезды за 43г. о нем. (чего-то он там в ремонте Т34 усовершенствовал) Тяжелый физический труд на свежем воздухе скотинит и зверит человека. Неизвестный писатель-гуманист
Антонина Григорьевна Бондарева, гвардии лейтенант, старший летчик: «…До этого в семье нашей все были металлурги, несколько поколений металлургов-доменщиков. И отец считал, что металлургом быть женская работа, а летчиком нет. Начальник аэроклуба узнал об этом и разрешил покатать отца на самолете. Я так и сделала. Мы поднялись с отцом в воздух, и с того дня он больше не был против. Ему понравилось. Закончила аэроклуб с отличием, хорошо прыгала с парашютом. До войны успела еще выйти замуж, родила девочку. Сразу на фронт я не попала. В нашем аэроклубе начались разные переустройства: мужчин забирали, а заменяли их мы, женщины. Учили курсантов. Работы было много, с утра до ночи работали. На руках у меня осталась дочка, жили мы все время в лагерях. Я с утра ее закрою, дам каши, и с четырех часов утра мы уже летаем. Возвращаюсь к вечеру, а она поест или не поест, вся измазанная этой кашей. Было ей три годика. К концу сорок первого мне прислали похоронную: муж погиб под Москвой. Он был летчик, командир звена. Я стала проситься на фронт…» Ксения Сергеевна Осадчева: «…В сорок втором году добровольно пошла в эвакосортировочный госпиталь… Бои шли очень жестокие, раненых было много. Меня поставили на раздачу питания — эта должность круглосуточная, уже утро и надо подавать завтрак, а мы еще раздаем ужин. Через несколько месяцев ранило в левую ногу — скакала на правой, но работала. Потом еще дали должность сестры-хозяйки, это тоже надо быть на месте круглосуточно. Тридцатого мая сорок третьего года ровно в час дня был массированный налет на Краснодар. Я выскочила из здания посмотреть, как успели отправить раненых с железнодорожного вокзала. Две бомбы угодили в сарай, где хранились боеприпасы. На моих глазах ящики взлетали выше шестиэтажного здания и рвались. Меня ураганной волной отбросило к кирпичной стене. Потеряла сознание… Когда пришла в себя, было шесть часов вечера. Пошевелила головой, руками — вроде двигаются, еле-еле продрала левый глаз и пошла в отделение, вся в крови. В коридоре встретила меня старшая сестра, она не узнала меня, спросила: „Кто вы? Откуда?“ Подошла ближе, узнала и говорит: „Где тебя так долго носило, Ксеня? Раненые голодные, а тебя нет“. Быстро перевязали голову, левую руку выше локтя, и я пошла получать ужин. В глазах темнело, пот лился градом. Стала раздавать ужин, упала. Привели в сознание, и только слышится: „Скорей!.. Быстрей!..“ Я еще давала тяжелораненым кровь. Двадцать месяцев никто не подменял, не сменял меня. Левая нога, опухшая до колена, забинтована, руку прооперировали, тоже перебинтована, голова забинтована. В школьные годы я сдавала нормы на БГТО и ГТО, но нет еще спортсмена в мире, который бы в таком состоянии проскакал двадцать месяцев круглосуточно. Я проскакала и перенесла все. …Все у нас сейчас восстановлено, все утопает в цветах, а я изнываю от болей, у меня и сейчас не женское лицо. Я не могу улыбаться, я ежедневно в стоне. За войну я так изменилась, что когда приехала домой, мама меня не узнала. Мне показали, где она жила, я подошла к двери, постучала. Ответили: — Да-да… Я вошла, поздоровалась и говорю: — Пустите переночевать. Мама растапливала печь, а два моих младших братика сидели на полу на куче соломы, голые, нечего было одеть. Мама меня не узнала и отвечает: — Пройдите дальше. Я еще прошусь: да как-нибудь. Мама говорит: — Вы видите, гражданочка, как мы живем? У нас и так сколько солдаты спали. Пока не стемнело, пройдите дальше. Подхожу ближе к маме, она опять: — Гражданочка, пройдите дальше, пока не стемнело. Я наклоняюсь, обнимаю ее и произношу: — Мама-мамочка! Тогда они все на меня как набросятся, как заревут… Я прошла очень тяжелый путь. На сегодняшний день нет еще книг и фильмов, чтобы сравнить с тем, что я пережила.»
Мемориал создан по проекту архитекторов Д.И. Бурдина, В.А. Климова, Ю.Р. Рабаева Пользуюсь случаем, немножко погордиться своим родным дядькой - гениальным архитектором и художником.
3 декабря 1966 года, в ознаменование 25-летней годовщины разгрома немецких войск под Москвой прах неизвестного солдата был перенесён из братской могилы на 41-м километре Ленинградского шоссе (на въезде в город Зеленоград) и торжественно захоронен в Александровском саду.
8 мая 1967 года на месте захоронения открыт мемориальный архитектурный ансамбль «Могила Неизвестного солдата». Зажжён Вечный огонь Л. И. Брежневым, принявшим факел от Героя Советского Союза А. П. Маресьева.
С 12 декабря 1997 в соответствии с Указом Президента России пост № 1 почётного караула был перенесён от Мавзолея Ленина к Могиле Неизвестного солдата. Караул осуществляется военнослужащими Президентского полка. Смена караула происходит каждый час.
Согласно Указу Президента №1297 от 17 ноября 2009 года памятнику присвоен статус Общенационального мемориала воинской славы.
В связи с работами по созданию Общенационального мемориала воинской славы почётный караул с 16 декабря 2009 года по 19 февраля 2010 года не выставлялся. Также на этот срок были прекращены церемонии возложения венков и цветов к мемориалу.
27 декабря 2009 года с воинскими почестями, временно на период реконструкции, Вечный огонь перенесен на Поклонную гору в Парк Победы.
В День защитника Отечества, 23 февраля 2010 года Вечный огонь был возвращен к Кремлевской стене
8 мая 2010 года Общенациональный мемориал воинской славы в присутствии президентов России, Белоруссии и Украины был торжественно открыт после реконструкции. В нём появится новый элемент — стела в честь городов воинской славы. Право открыть стелу было дано дважды герою СССР Михаилу Одинцову и герою России Вячеславу Сипко. Стела представляет собой тумбу из красного гранита, схожей с тумбами городов-героев, высотой чуть ниже метра и длиной около десяти метров. Стела заняла место после тумбы с надписью Брестская крепость и доходит почти до Грота. С левой стороны позолоченная надпись «ГОРОДА ВОИНСКОЙ СЛАВЫ», вдоль тумбы - названия 27 городов в порядке присвоения почетного звания, размещенные по 4 столбца. Всего на тумбе имеется место для 48 городов, которым может быть присвоено это почетное звание.
Светлана Алексиевич "Последние свидетели. Соло для детского голоса"
«В первый класс мама носила меня на руках…» Инна Старовойтова – 6 лет. Сейчас – агроном. Мама поцеловала нас и ушла… Мы остались в шалаше вчетвером: младшие – братик, двоюродные брат и сестра и я – самая большая, семь лет. Мы не в первый раз оставались одни и научились не плакать, вести себя тихо. Знали, что мама наша разведчица, ее послали на задание, а нам надо ее ждать. Из деревни мама нас забрала, и жили мы теперь с ней вместе в семейном партизанском лагере. Это долго была наша мечта! А теперь – наше счастье. Сидим и слушаем: деревья шумят, женщины неподалеку стирают, детей своих ругают. Вдруг крик: «Немцы! Немцы!» Все стали выбегать из своих шалашей, звать детей, убегать дальше в лес. А куда мы побежим, одни, без мамы? А вдруг мама знает, что немцы идут в лагерь, и она бежит к нам? Так как я самая старшая, приказываю: «Молчок всем! Здесь темно, и немцы нас не найдут». Притаились. Совершенно затихли. Кто-то заглянул в шалаш и сказал по-русски: – Кто есть, выходите! Голос был спокойный, и мы вылезли из шалаша. Я увидела высокого человека в зеленой форме. – У тебя папа есть? – спросил он у меня. – Есть. – А где он? – Он далеко, на фронте, – выложила я. Помню, что немец даже засмеялся. – А мама твоя где? – задал он очередной вопрос. – Мама с партизанами в разведку ушла… Подошел другой немец, тот был в черном. Что-то они переговорили, и этот, черный, показал нам рукой, куда надо идти. Там стояли женщины с детьми, которые не успели убежать. Черный немец навел на нас пулемет, и я поняла, что он сейчас будет делать. Я не успела даже закричать и обнять маленьких… Проснулась я от маминого плача. Да, мне казалось, что я спала. Приподнялась, вижу: мама копает ямку и плачет. Она стояла спиной ко мне, а у меня не было сил ее позвать, сил хватало только, чтобы смотреть на нее. Мама разогнулась передохнуть, повернула ко мне голову и как закричит: «Инночка!» Она кинулась ко мне, схватила на руки. В одной руке меня держит, а другой остальных ощупывает: вдруг кто-нибудь еще живой? Нет, они были холодные… Когда меня подлечили, мы с мамой насчитали у меня девять пулевых ран. Я училась считать: в одном плечике – две пули и в другом – две пули. Это будет четыре. В одной ножке две пули и в другой – две пули. Это будет уже восемь. И на шейке – ранка. Это будет уже девять. Кончилась война… В первый класс мама носила меня на руках…
Это автопортрет первого наставника и учителя отца и дядьки, да и моего тоже (немножко) - Демина Германа Яковлевича. В нете о нем много чё есть, ну вот вкраце: В июле 41-го 369 ребят прямо со школьной скамьи шагнули в бессмертие. Все записались в ополченцы. А через несколько месяцев ценой своей жизни в боях под Ельней остановили немцев и не отдали Москвы. Только шесть человек из них остались в живых, и среди них был Герман Яковлевич Демин. Потом разведчик Демин получил тяжелое ранение и потерял ногу. Он сам себе дал клятву: «Остался жив, увековечь память тех ребят, что полегли под Ельней». Названия его картин говорят сами за себя: «Ополченцы-41» - это картина памяти 363 не вернувшихся из боя. Вот они на митинге перед отправкой на фронт. «Ополченцы-91» - шестеро оставшихся в живых около мемориала памяти погибших. Кстати, построенного по проекту Демина. «С праздником, сынок!» - это о связи времен. Ветераны поздравляют в день 9 мая инвалида-десантника, покалеченного в одной из горячих точек. Сегодня из 6 оставшихся после боев под Ельней красноармейских парней в живых только он, Герман Яковлевич. Один из 6 и один из 369-ти.
Демин Герман Яковлевич художник, педагог 1924 - БиографияГерман Дёмин родился в 1924 году. В 1941 добровольцем ушёл на фронт в составе Народного ополчения, за что награжден орденами Отечественной войны, Красной звезды и медалями. В 1962 году он окончил Московский полиграфический институт по специальности «художник книги». Активно работал как живописец и график, преподавал. Его произведения участвовали в общесоюзных и международных художественных выставках и сейчас находятся в музеях, картинных галереях и частных коллекциях в России и за рубежом (в Германии, Великобритании, США, Индии, Италии, Дании). Герман Яковлевич награжден Патриаршей грамотой за картины, подаренные им Никольской (Царевской) церкви. Имя Германа Яковлевича занесено в энциклопедию «Лучшие люди России» за 2003-05 гг., он является членом Союза художников и Заслуженным работником культуры. Более тридцати пяти лет Г.Я. Дёмин посвятил работе над уникальным проектом, аналогов которому не существует – «Соперники», серия изопопурри. На этих полотнах художник создаёт как бы коллаж из элементов разных картин знаменитых живописцев, которые органично соединяются в новый сюжет. А комментарием к нему служит краткое юмористическое стихотворение, написанное самим Германом Яковлевичем. Серия насчитывает уже более шестидесяти полотен, основанных на произведениях большинства классических русских художников.
Работы представлены в Картинной галереи г.Красноармейска.
КНИИЭКОТии
БРАТ! Есесенно! 
