КНИИЭКОТиЯ

Гриша и Кик уснули, а я лежал с открытыми глазами: сон ушел от меня... нет я не завидовал ребятам, что их поцеловала Таня, не завидовал я и тем, кто пошел праздновать в палату девчонок. Меня вдруг начала мучить совесть. Прошел месяц с тех пор, как Гриша с Зоей перестали разговаривать, и ни один из них не делал первого шага, чтобы помириться. Я думал, что в канун новогодней ночи они помирятся, но они молча посмотрели друг на друга и ни сказали ни слова. Я чувствовал себя виноватым и пытался придумать, как их помирить.
...Я сам не знаю, почему в ту ночь, когда Грише сделали предпоследний послеоперационный промедол, мне пришло в голову взять костыли и стучать ими об пол. Гриша попросил перенести мой концерт на утро, и, может быть, я бы так и сделал, но тут проснулся Костя и потребовал продолжения.
- Давай, даваай, - подбадривал он меня, - посмотрим, даст ли он тебе по морде или кишка тонка под промедолом встать.
- Ваше величество, — сонным голосом начал Бершадский, — не изволите ли заказать вторую бутылку коньяка из закромов? Потому что он встанет — я уже сто раз говорил вам, что это закалка старого корпуса. Сорвал укол — получи по мозгам!
- Не встанет, не встанет, — твердил Костя.
Проснулась вся палата, все, кроме Валерика - этого колобка, и все ждали, что будет дальше.
Я понимал, что Гриша встанет, и, надеясь, что он не сможет ко мне подойти, бросил костыли на пол. Грохот был еще тот: в палату сразу прибежала Таиса - но, узнав, что это просто упали костыли, она, пожелав всем спокойной ночи, ушла, к моей радости, не подняв их.
Когда стихли ее шаги, Гриша встал и подошел к моей кровати. Своими костылями он легко задвинул мои костыли под кровать колобка и сделал еще один шаг. Он стоял около меня и смотрел, смотрел в окно, он смотрел куда-то вдаль. Мне стало интересно, куда он смотрит, и я сел, но не успел опомниться, как его кулак мелькнул у меня перед глазами. От неожиданности я сразу упал на подушку, и тут закричал Кик:
— Все правильно, все по-честному, лежачего не бьют, как он хорошо придумал, чтобы ты поднялся и как хорошо тебе дал. На вот приложи, - он вытащил из тумбочки пятак — приложи, чтобы синяка не было. Синяк ну никак не нужен. Прижми крепче, — советовал Кик и никто не сомневался, что Гриша действительно меня ударил.
А тем временем Гриша сел на свою кровать, вынул из тумбочки кипятильник и начал делать чай — до следующего укола было больше часа и все знали, что Таиса не поставит укол ни на минуту раньше. Позже - с удовольствием, а еще лучше - совсем не поставить, списать и взять себе... Впрочем, за руку я ее не ловил, но были слухи и жалобы, а из отделения нашего перед операцией она уволилась, а не ушла на больничный.

Пока Гриша с Киком, полуночничая, пили чай, намазав хлеб вареньем, я, вместо того, чтобы к ним присоединиться, придумывал план мести. Мне подвернулся идеальный случай поссорить Зою с Гришей и прекратить их воркование. Я понимал, что ревновал сестру к другу, но не мог себе в этом признаться.

На следующей день Зоя пришла в тихий час. Колобок, как всегда, спал, Костя с Бершадским ушли в спортзал смотреть, как наш палатный врач Вадим играет с доктором Игорьком в теннис, Кик читал книжку, готовясь к урокам, а Гриша, как он выражался, тренировал пальцы, чтобы не забыть ноты, наигрывая мелодии из песен военных лет.
Когда Зоя, поцеловав меня, спросила как дела, я шепотом попросил посмотреть, нет ли у меня синяка.
Но Кик услышал и, как всегда, затараторил:
— Зоенька, ты не на той щечке смотришь, на этой, которая у него слева вообще ничего нет, да и на той, которая справа тоже ничего нет, нет у него синяков, это у меня дваа синяка: один на попе, а второй вот здесь, хочешь покажу?
Но Зоя его не слушала:
— Сережа, откуда у тебя синяк?
— Гриша ночью решил мне нос по морде раскидать и дал так, что аж искры из глаз, а Кик потом пятак дал приложить, чтобы синяка не было.
— Виталька, только честно, ты давал Сереже пятак?
— Давал, я ему дал, а он не к той щеке приложил, хорошо, что было темно и никто не видел...
— Сейчас разберемся, — сказала Зоя, — я только радио выключу.
— Зоя, это не радио, это я гитару мучаю, поставь ее пожалуйста в шкаф, — сказал Гриша и протянул Зойке гитару.
Она посмотрела на него, взяла гитару, положила ее на кровать Кика и, сделав едва заметное движение, спросила
— Какой рукой ты?..
— Пишу правой.
— Да нет, ты не понял, — она опять сделала тоже движение рукой и спросила: - Какой рукой ты?...
Сейчас я понимаю, о чем спрашивала Зоя и что она хотела узнать, а тогда ее вопросы мне казались глупыми, не имеющими отношения к делу.
— Зоя, расчесываюсь я тоже левой рукой, а пишу и ложку держу правой.
— Левой говоришь? — переспросила Зоя и, не дожидаясь ответа, сказала: - да о чем с тобой говорить все вы такие...
Затем она подошла ко мне и спросила:
— Куда он тебя ударил?
Я обрадовался, что мой план удался, показал ей на щеку чуть пониже левого глаза, ну там, где косточка. и начал ойкать при ее прикосновениях, показывая, как мне больно. И вдруг, вдруг Зойка дала мне оплеуху и не обращая внимания на мои слезы тихо сказала:
— Врун ты, он при всем желании не мог тебя сюда ударить.
Она села на койку Кика и попросила рассказать, что произошло ночью. И Кик рассказал обо всем, ничего не скрывая.
Еще бы не рассказать, когда тебя гладят, как маленького.

продолжение следует

Кто из них на кого обиделся, я не знаю, но Гриша и Зоя с тех пор не разговаривали. Зойка не спрашивала у него, как дела, а он ей не говорил, какая она красивая. Первые дни мне это очень нравилось, и я был счастлив. Зойка была только моя, она говорила только со мной, и сидела около меня.
Иногда она играла с колобком и Киком – тиская их (отчего они визжали как поросята), но это было всего несколько минут в день, а с Гришей она вела себя так, словно они незнакомы или его вообще нет в палате.

Но пару дней назад она вдруг спросила, играет ли Гриша на гитаре?
— Нет, — ответил я ей, — он вообще гитару в руки не берёт, даже если Кик просит, не играет.
— А в тетрадку Кика пишет?
Откуда я знал, пишет ли он в тетрадку Кика — он всегда что-то писал, то письма домой, то записки девчонкам, то переписывал для кого-то песни из старого корпуса, то что-то писал в свою тетрадку. Но, чтобы показать, мол, все знаю, я ответил:
— Пишет, каждый день пишет.
— А что он пишет там? Можешь посмотреть?
Не знал я тогда жизни, не понимал её вопросов, не понимал, что она спрашивала и что хотела узнать. Я взял у Витальки тетрадку, посмотрел на его рисунки и прочитал, стихи про девчонку, которые написал Гриша. Мне они показались глупыми, а картинки, нарисованные Киком, делали их еще глупее.

Я помню всё — и волосы и плечи,
И свет луны тогда так нежен был,
Но лишь одно не помню я с той встречи,
Как ты — прощай! — сказала, я забыл.
Под стихами Кик написал: романс в стиле Вертинского и нарисовал лодку, на которой, обнявшись, парень и девушка ловят рыбу, а по речке идет лунная дорожка.
Я дал тетрадку Зое, и только хотел спросить, согласна ли она, что стихи глупые, как Зойка сказала, что ей пора и даже не поцеловав меня, убежала из палаты.
А вчера вечером она подошла к окну, напевая песню из фильма про Шарапова. Что на нее нашло, не знаю. Причем тут лиловый негр в новогодний вечер?
Пока Зоя пела, они с Гришей смотрели друг на друга. Но когда песня закончилась, никто из них не сказал, ни слова…

Когда я уснул, мне снились дурацкие сны: словно в палате опять затеяли перестановку, и для моей кровати нет места. Все дергают мою кровать, и мне кажется, что я упаду. Я держусь за спинку кровати и кричу – оставьте меня в покое!!! От своего крика я проснулся. В палате все, кроме Кика и Гриши, спали. Кик уже успел сбегать в столовую и принести хлеб, масло и сыр, и они сидели и завтракали – ну не идти же 1 января в столовую, чтобы есть кашу? Ведь так?! А нам в такой день даже сладкую булочку не дали. Я уже не говорю, про пирожное! А ведь мы были тогда детьми! Детьми!

Пока я возмущался, что Кик не принес мою порцию масла и сыра, а Виталька предлагал надеть очки и посмотреть на тумбочку, в палату пришла Зоя.
Она подошла к Грише, и спросила:
– Так какой рукой ты... берешь подарки?
- Левой, я же тебе говорил, беру левой, а открываю правой.
- Я принесла тебе подарок, но просто так дать не могу – дай копейку.
- У меня для тебя тоже есть подарок, — сказал Гриша и вынул из тумбочки шоколадку.
Зойка покраснела и говорит:
— Спасибо, но, всё равно, дай копейку.
Гриша нашел в тумбочке монетку и дал Зое. А она ему подарила… она ему подарила… подарила – ту самую пчелку, которую он выпрашивал у Ани.
Только почему она просила, чтобы он дал ей монетку я не знаю!!!